Уцелевшая. Она не пала духом, когда война забрала всё

Шурка знала: если останутся в гетто — умрут. Муж сказал это тихо, глядя в землю, а она сжала руку дочери и представила сына — хрупкого, с лихорадочным блеском в глазах. Лес. Только там шанс.

Они ушли ночью. Под ногами хрустел снег, за спиной оставались мёртвые улицы, пустые дома. В лесу не было ни еды, ни тепла, только страх — старый, как её детские кошмары. Но страх теперь был другом: он не давал уснуть, не давал сдаться.

Муж погиб первым. Потом дочь. Шурка прятала сына в яме под корнями деревьев, жевала кору, чтобы было молоко. Война отнимала всё — но не её. Она ползла, шла, падала и снова шла. Потому что за каждым деревом мог быть конец... или начало.

Однажды она услышала русскую речь. Не поверила. Потом увидела лица — усталые, живые. Сын дрожал у неё на руках, лёгкий как лист. Но он дышал. И она тоже.